«Я демобилизовался в начале мая 1991 года, хотя должен был уехать домой в самом конце июня. По крайней мере, так мне пообещал начальник штаба батальона, невысокий и худощавый мужчина с вечным нездоровым румянцем на щеках. Он поймал меня в самоволке, когда я медленно шел по улице Тюмени, наслаждаясь первыми теплыми лучами робкого весеннего солнца. Посадив в штабной уазик, он отвез меня на гауптвахту. По дороге майор спросил: «Когда твой дембель, воин?» 
     Я ответил, что этой весной. Услышав мои слова, он ехидно улыбнулся и спросил: «А кто сказал, что июнь - это весна?» Тогда-то я и понял, что мое увольнение в запас откладывается как минимум на три месяца… Почти как в грустной, но поучительной солдатской поговорке: «Дембель в мае – прозевали, дембель будет в декабре». Вы скажете: «Ну, это не срок. Можно и потерпеть». А я вам отвечу, что нельзя! Последние месяцы службы длятся невыносимо долго, и будущие дембеля всеми мыслимыми и немыслимыми способами пытаются подгонять остановившееся время. Кстати, с этим связано появление в армии таких традиций, как, например, отсчет ста дней до приказа, но об этом я рассказывать не буду, читайте Полякова.      
     К празднику весны и труда нелегкая должна была принести в нашу часть генерала железнодорожных войск. За неделю до его приезда началась подготовка к встрече. С утра до вечера мы только и делали, что мели, скребли, красили, белили и чистили. В армии это называется «показуха». По слухам, генерал отличался крутым нравом, и никому не хотелось попадать под его горячую руку. Утром 1 мая, после завтрака, личный состав батальона построили на плацу, чтобы высокий чин поздравил нас с праздником и посмотрел в глаза каждому солдату. Ждать лампасного военачальника нам пришлось около трех часов, и когда была отдана команда: «Смирно!», мы все уже люто его ненавидели. Однако, как только он ступил на плац, тут же сменили гнев на милость, потому что выглядел генерал в высшей степени комично. Небольшого роста, с крупным красным лицом и короткими руками, он напоминал нам постаревшего и спившегося Карлсона. Своим громоподобным голосом, который явно не соотносился с его внешним видом, генерал поприветствовал нас и пошел вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица солдат, изредка останавливаясь и что-то спрашивая у лебезящего сзади командира батальона. 

– Что за доходяги? – обратился он к комбату, задержавшись у нашей роты. – Они спортом у тебя занимаются? 
– Так точно, товарищ генерал! В расположениях рот оборудованы спортивные уголки, утром, как положено, зарядка, пробежка…
– И какая пробежка, в смысле, на сколько километров? – перебил его генерал.
– Три километра, каждое утро, –  на ходу сочинял комбат.
– Что-то мне не верится… каждое утро по трешке… М-да… – и тут в генеральскую голову внезапно пришла гениальная мысль. – А мы вот сейчас это проверим! Так, сколько метров плац по периметру?
– Около трехсот, – выпалил комбат.
– Мне не надо около, мне надо точно! 
– Так точно, триста, товарищ генерал!
– Другое дело. Так, рота, слушай мою команду, – лицо генерала сделалось серьезным. – Сейчас мы проверим вашу физическую подготовку. Все по моей команде стартуете и пробегаете двадцать кругов вокруг плаца. Это будет ровно шесть километров. Первые трое едут в отпуск. Всем ясно? 
– Так точно, товарищ генерал, – дружно гаркнули мы.
– Снимите ремни и пилотки… Кстати, а дембеля есть? – он улыбнулся и обнажил крупные прокуренные зубы.
– Так точно, товарищ генерал! 
– Так вот, если дембель первым финиширует, –  торжественным голосом произнес он, –  сегодня же уволю в запас. Ну что, готовы? На старт, внимание, марш!

     После слов генерала я почувствовал легкое волнение и понял, что это мой шанс уехать домой раньше объявленного срока. Возможность для этого у меня была: до армии я занимался футболом и был немного знаком с тактикой бега на длинные дистанции. Обычно я «отсиживался» за спинами лидеров, ускоряясь к концу забега. Девятнадцать кругов мне пришлось терпеть, мотивируя себя мыслями о том, как буду получать в штабе военный билет с отметкой об увольнении. На двадцатом круге я, уже не чуя под собой ног, увеличил темп и… финишировал первым!
     Генерал подошел ко мне, спросил фамилию и, когда узнал, что я дембель, тут же перед строем объявил о моем увольнении. А на начальника штаба было больно смотреть: румянец на его лице стал настолько густым, что от пылающих щек в этот момент могла бы прикурить вся наша рота».