Вот как вспоминал тот день в статье «Так это было…», опубликованной в ноябре 1989 года в газете «Ленинский путь», Яков Резиновский. Пожалуй, это единственные подробности происходившего в Таре ровно сто лет назад. Не стоит только забывать, что Якову Гиршевичу тогда было 12 лет, а всю свою жизнь он придерживался коммунистических взглядов.

     В канун освобождения весь день 15 ноября 1919 года по городу потоком ехали обозы, скакали верховые... К ночи все стихло. Казалось, что только морозная звездная ночь одна оставалась хозяйкой города – так стало необычно тихо. Жители эту ночь провели в тревоге, беспокойстве, в радостном ожидании своего спасения. За ставнями закрытых окон притихшего города едва ли кто мог уснуть. Тем более что в последние дни упорно шли слухи, что белые подожгут город, чтобы он не достался красным.
     Прошло семь десятилетий, а я до сих пор помню эти дни и утро 16 ноября 1919 года. Часов в семь услыхали пулеметную стрельбу. Это были последние часы боя 455-го стрелкового полка 51-й стрелковой дивизии в деревне Чекрушево под Тарой. Затем по улице Александровской (ныне Свердлова) проскакала на конях группа красногвардейцев, с красными лентами на папахах. Это были разведчики. И снова стало тихо.
     А дальше произошло то, чего никто не ожидал и не мог предположить. Со стороны деревни Чекрушево на нашу улицу въехала лошадь, запряженная в сани, на которых был плетеный короб. Это был агитатор политотдела дивизии – первый представитель Красной армии. С подошедшими к нему жителями он приветливо здоровался и предложил взять газеты «Беднота» и «Красный набат». Оказывается, весь короб был полон газетами. Раскрыв эти газеты, некоторые спешили почитать их тут же, несмотря на сильный ноябрьский мороз. Постепенно завязались разговоры с первым живым вестником Свободы. Агитатор отвечал на вопросы, говорил о задачах Советской власти в разгроме Колчака и освобождении Сибири. Свои слова он тут же подкреплял пересказом напечатанного или чтением отдельных мест из привезенных им газет.
     Полные радости от наступившего освобождения, жители благодарили Красную армию, брали газеты, уходили домой… Дома эти газеты читались вслух, от строчки до строчки. Газеты давали ответы на волнующие вопросы: что же будет дальше? Они вселяли веру и убежденность, что прежней угнетенной жизни приходит конец.

     В Таре 30 октября состоялась премьера документального фильма «Александр Колчак. Незаконченная история», съемки которого помимо Санкт-Петербурга, Омска и Иркутска проходили в Таре и селах района, даже в редакции нашей газеты. Еще тогда, в марте, режиссер Елена Демидова объяснила замысел своей ленты – отразить на экране жизнь Александра Колчака так, как ее запечатлела наша память: почему она такая, а не другая, и что с ней происходит с течением времени. На экран мы по ряду причин не попали, поэтому сказанное перед камерой о памяти народной хотелось бы теперь выразить в печатном слове. 
     В обсуждении фильма Елена Вячеславовна призналась, что в процессе работы увидела в верховном правителе гражданина и патриота, постаралась понять, что им двигало. В конце концов, она его пожалела, именно как человека, взявшегося не за свое дело. А чье же тогда это дело – Родину спасать? Кто-то из русских офицеров-эмигрантов оплакивал свою страну на чужбине, а кто-то шел воевать с горсткой политиков, захвативших власть и, чтобы ее удержать, решивших утопить Россию в крови, то есть направить оружие брата на брата. Помните ленинские слова о необходимости превращения империалистической войны в войну гражданскую? Они были в советских школьных учебниках истории и нам, ученикам, казались вполне приемлемыми. Сейчас такие призывы звучат дико, по крайней мере для тех, кто видит в этом трагизм и не мечтает о мировой революции. Значит, все-таки наше общественное сознание изменилось, мы стали гуманнее. Сложнее отказаться от стереотипов и навязанного нам с пеленок образа классового врага, олицетворением которого стал офицер в белогвардейской форме. Еще сложнее, если в семье из поколения в поколение передают рассказ, как люди в этой самой форме высекли или расстреляли деда-партизана или кого-то из предков-­крестьян лишь за сочувствие мятежникам. 

     Против кого могли восстать крестьяне? Против тех, кто приходил и отбирал имущество и хлеб, кто не давал спокойно жить: обрабатывать землю, вести хозяйство, растить детей… А уж какого они цвета, эти экспроприаторы: красные, белые и серо-буро-малиновые, неважно. Даже сейчас, в наш информационный век, не разберешься, кто стоит за говорящими головами, а когда ни телевидения, ни телефонов, газета – вещь довольно редкая, а значительная часть населения неграмотна, поди пойми: кто хороший – кто плохой. «Идейных» среди народа – фронтовиков, зараженных большевистской пропагандой, – можно было по пальцам пересчитать. 
    Хотя легитимной власти в тот момент в стране не было (большевики в Москве – самозванцы), правительство Колчака, пытавшегося упорядочить возникший хаос, было все-таки в Сибири властью. И как она должна была воспринять случившийся 29 декабря 1918 года разгром седельниковской милиции и захват оружия отрядом Артема Избышева? А как бы назвали тех, кто устроил бы сейчас налет на местный отдел полиции? Не иначе как преступниками, которых надо поймать и наказать. А если вспыхнуло восстание, ничего не остается, как его подавлять. Собственно, это и пытались сделать белогвардейцы. Но жестокость только порождала в народе ответное ожесточение… 
– В Тарском уезде, – писал в своих мемуарах член правительства Колчака Георгий Гинс, – пользуясь неосведомленностью населения… большевики мутили народ. И вот в это темное царство являлась карательная экспедиция. Крестьян секли, обирали, оскорбляли их гражданское достоинство, разоряли. Среди ста наказанных и обиженных, быть может, попадался один виновный. Но после проезда экспедиции врагами Омского правительства становились все поголовно.
     В течение 70 лет местных разиных и кудеяров воспринимали как героев. В Тарском музее хранятся воспоминания самих партизан и их родственников о зверствах колчаковцев. Об этом к каждой годовщине «освобождения» Тары, а тем более к юбилею появлялись статьи в районной газете. Об этом писали книги. Например, из-под пера омского краеведа Ивана Петрова вышли «Большой костер», «По родному краю» и ряд других произведений, идеализирующих партизан и местами неправдоподобных.
     Однако крестьянские выступления с уходом белогвардейцев не прекратились. Потом была продразверстка, а за ней голод. Обобранные уже советской властью, мужики снова взялись за оружие – вспыхнуло Ишимское восстание, охватившее половину Западной Сибири. Кстати, в Тарском музее есть воспоминание одного из бойцов Северного коммунистического полка о том, как он воевал на территории Тюменской области и отбивал Тобольск у… беляков в 1921 году. В ходе боя у деревни Аксурки они взяли более тысячи «солдат» и больше сотни «пустили в расход». А в 1930-м случилось Муромцевское восстание, вызванное раскулачиванием, и оно тоже было жестко подавлено. Но для нас долгое время противники большевистских порядков были всего лишь бандитами, а для самих крестьянских бунтов специально придумали ругательную фразу «эсеро-кулацкий мятеж». 
     Люди гибли и в период первой большевистской власти, и при Временном Сибирском правительстве, и при Колчаке, и после его ухода (про коллективизацию, репрессии и переселение народов умолчим), но фигура верховного правителя оказалась столь объемной, что на нее удобно было повесить всех собак. Ведь в наши дни никто не назовет ни цифры убитых белыми, ни цифры убитых красными. 

     Казалось бы, тема Гражданской войны за 100 лет изучена-­переизучена, однако… 
     В Омске, в старой загородной роще, установлен монумент, где, как принято считать, 12 ноября 1919 года, за два дня до вступления в город Красной армии, были расстреляны 120 политзаключенных омской тюрьмы. Их с почестями перезахоронили 
     30 ноября в саду возле Дома Республики (ныне музей им. Врубеля), и у той могилы теперь стоит памятник борцам революции. Среди погребенных известен десяток фамилий большевистских активистов. Хотелось бы узнать поименно всех, но, увы… 
     Откуда мы знаем подробности того события? В 1956 году краевед и музейщик Андрей Палашенков опубликовал свою книжку «Памятные места Омска», в которой этот факт основывался на воспоминаниях и газетных заметках «Советской Сибири». Чуть раньше, в 1949-м, написал свой труд «Большевики Сибири в период Гражданской войны» Владимир Молотов, но в нем те же воспоминания подпольщика Устрицкого и еще предсмертная записка другого большевика. Найти научные публикации по документам тех лет нам не удалось. Не смогли подсказать такие источники и омские архивисты. Неужели этих данных нет? Или их никто не искал? Ведь немало дел белого периода хранится в Омском архиве. Должен же был кто-то исследовать фонды ГАРФа (Государственного архива Российской Федерации) в Москве, где отложился основной массив омских деловых бумаг того времени, чтобы подтвердить эту цифру и опровергнуть чьи-то гипотезы, что среди трупов в овраге рощи могли оказаться те, кто был на стороне белых.
В Таре о Гражданской войне напоминают три монумента. Тарчане до 70-х годов не знали ни имени, ни фамилии красноармейца, Алексея Клименко, похороненного 16 ноября 1919 года на центральной площади. Теперь оно нам известно благодаря Якову Резиновскому, краеведу, автору материалов по истории той войны, комсомольской и партийной организаций Тары. А найти эту информацию Яков Гиршевич сумел в московских архивах. 
     Второй памятник установлен в 1986 году на 9-м километре по старой Екатерининской дороге у Черного яра, на месте гибели 14 жителей Седельниковской волости. Их имена нам известны, они высечены на мемориальной доске. Память о том трагическом событии берегут седельниковцы. 
     На обелиске, что в конце улицы Советской, когда-то тоже была доска с именами погибших у Черного куста, что был по дороге в Чекрушево. То ли потому что куст и яр оба черные, то ли даты расстрелов (19 и 20 августа) почти совпадают, но в разных современных пересказах события и цифры жертв путаются. Минкультовский список объектов историко-культурного наследия утверждает, что это – братская могила, а музей хранит свидетельства, что родственники забрали тела убитых. Список фамилий составлен тоже по воспоминаниям уже в 60–70-е годы, и неудивительно, что у кого-то нет имен. 
     Монументов побежденной стороне в Тарском районе нет, впрочем, как и в области. Но, если мы согласны с тем, что в гражданской войне героев не бывает, справедливость должна быть поровну. Если устанавливать памятники – то тем и другим, а если не ставить, то никому: ни Колчаку, ни Ленину… Или мы все-таки продолжаем считать красных освободителями? Тогда, действительно, та война до сих пор незакончена.