По заветам дедушки

     – Владимир Иванович, откуда у Вас такая любовь к старине? И как давно взялись собирать свой музей?
     – Интерес к истории края во мне пробудил мой дед, Прокопий Андреевич Селюк, русский офицер, большой патриот России, в Гражданскую раненный русской пулей, а в советское время отсидевший свой срок. Он много рассказывал о городе, о домах, о людях, а я наматывал на ус. От него я узнал о своих предках, а позднее нашел архивные сведения, что  Оконешниковы – я по бабушке Оконешников – поселились здесь в 1717 году, через год после основания первой Омской крепости… А мы жили на улице Старковской, между Войсковой и Бригадной (Ленина и Маркса), там сейчас магазин «1000 мелочей». Потом, в 1953-м, стали сносить старые кварталы и наш дом, 1847 года постройки. Его мы перевезли на 5-ю Линию – ничего не оставили, но я заходил в другие опустевшие дома. Мне было интересно. Постепенно стал собирать брошенные вещи: лампу, зеркало, коромысло… И все отдавал в краеведческий музей. Однажды отнес туда седло амазонки – дамское седло, потом оказалось, что музейщики его выбросили: испугались, что в войлоке заведется моль. Я возмутился: «Его же пропитать можно»! После этого с 1977 года стал собирать свою коллекцию. Вся здесь не помещается. У меня только кофейных чашек разных годов 150 штук, ни одна не повторяется, некоторым по 200 лет.
     – Когда Ваша коллекция переросла в музей?
     – Сначала я просто устраивал выставки. Кстати, на них бывал Михаил Ульянов. А музей быта официально возник в 1991-м. Власти нам не смогли предоставить помещение и сделали нас филиалом музея «Искусство Омска». 
     – Сколько сейчас у вас экспонатов?
     – 30 тысяч описанных единиц хранения, и работа по описанию продолжается, а всего около 80 тысяч (напомним, в Тарском музее с его филиалами – 14908 экспонатов. – Ред.).
     – Какие-то предметы из Тары есть?
     – Конечно, есть. Но мы сейчас готовимся к ремонту. Видите, все упаковано в чемоданах, поэтому нет возможности быстро найти, чтобы показать. Но честно скажу, что их не так много. В основном найденное в Таре я с собой не увозил…
     – Здесь же, в музее, собирается Общество коренных омичей. Чтобы быть с вами, нужно обязательно происходить из семьи, три поколения которой проживали в Омске?
     – Так записано в уставе и касается только действительных членов общества. Но есть у нас и привилегия: за особые заслуги перед городом имеем право присвоить звание почетного члена. Таким, например, является Валерий Михайлович Кокорин, родившийся, кстати, в Тарском районе, в Нагорном. А вообще в работе организации может принимать участие любой человек, даже из другого города, кому дорого омское наследие. 

Родом из Прииртышья 

     – Вы упомянули имя артиста Михаила Ульянова. Как он относился к старине?
     – Я пригласил его в первый раз в 1991 году, еще не был с ним знаком, представился, позвал на выставку в музей им. Врубеля. Он спросил: «А когда можно?» – «Когда Вам удобно». – «Завтра придем». Пришел не один, а с Юлией Борисовой и Владимиром Этушем. Те быстро все осмотрели и ушли, а он остался… Мы с ним долго разговаривали, а он все ходил, смотрел, расспрашивал, удивлялся. Сделал запись в книге отзывов посетителей, назвав себя Иваном безродным, сожалел, что, уехав из дома с чемоданчиком, никаких вещей своих родителей не смог сохранить. Позднее я смотрел о нем документальный фильм, в его дачном доме я заметил предметы довоенной поры. Думаю, что Михаил Александрович начал приобретать на блошином рынке то, что помнил из своего детства. Насколько мне известно, часть вещей подарена дочерью тарскому дому-музею М.А. Ульянова.
     – В ноябре прошлого года Тара стала одной из площадок II областных Пантелеймоновских чтений. Кстати, про Бориса Пантелеймонова я впервые услышал от Вас на Вагановских чтениях лет десять назад. Вы говорили, что мы просто обязаны помнить этого человека… А сами о нем где и когда узнали? 
     – В 1992 году в Париже. Книгу «Зеленый шум» незнакомого мне тогда автора посоветовал Борис Николаевич Лосский, сын известного русского философа: «Возьмите: это интересный писатель, пишет о вашей Сибири». Я был удивлен, что в его произведениях – о Муромцеве, где он родился, о Таре, где учились и работали его родители, братья, дядя, об Омске… С тех пор я заболел Пантелеймоновым, начал собирать любые сведения о нем. Это был интеллигентный человек высоких нравственных идеалов, дружил с Иваном Буниным. Ежегодно в течение 20 лет бывая во Франции, иной раз по нескольку месяцев, я посещал места, связанные с именем Бориса Григорьевича, встречался с людьми, знавшими его. Я рад, что моя инициатива была поддержана. К 120-летию писателя в Омске на аллее литераторов Пантелеймонову установлен памятный камень, удалось издать трехтомное собрание сочинений, прошли уже вторые Пантелеймоновские чтения.   
     – Выходит, познакомиться с русским литератором помогла нам заграница… А еще чем Вы занимались во Франции?
     – Тем же, чем и в Омске, всю свою сознательную жизнь, – поиском предметов старого быта, сбором материалов по русской эмиграции – я их сотнями килограммов привозил сюда. Еще привез убеждение, что мало кто из россиян имеет верное представление об эмигрантах, которых с советских времен продолжают считать врагами, предателями и отщепенцами. А, оказалось, эти люди бережно сохраняют память о далекой Родине и привезенные оттуда их отцами и дедами предметы.
     – Гражданская война, расколовшая общество пополам, заставила покинуть страну и ряд тарчан. Но эта тема малоизученна и заслуживает отдельного разговора…

В Тару за орехами…

     – О Таре когда услышали в своей жизни в первый раз?
     – Еще в детстве, когда ребенка сажали на колени и говорили: «Поехали, поехали в Тару за орехами», а потом, раздвигая колени: «…в ямку – бух». Была такая присказка в Омске. Так я узнал про Тару, что там много орехов, пушнины, рыбы, масла… Замечательные кожи делали. Мой дед не раз ездил туда и мне рассказывал. 
     – А побывали?..
     – В 70-х годах. Тару я полюбил и ездил туда много лет, она напоминала мне о моем детстве. В Омске уклад жизни уже был городским, а у вас еще патриархальным: чистые улицы, некоторые муравой поросли… Я тогда устроился на квартире, вместе со знакомой, музейным работником, ходил по улицам. Подходил к бабушкам на лавочке, и мы беседовали о прежней жизни. Забирался в брошенные дома – снимал железные скобы, навесы, шпингалеты, ручки... Нашел немало самоваров… 

– Куда потом свои находки дели? 
– Все отдавал в Тарский музей. Помню зашел к пожилой женщине – коренной тарчанке. Она родилась в конце XIX века, окончила еще Тарскую прогимназию. Обстановка в ее домике так и оставалась неизменной с дореволюционных времен. В большой комнате стояла бамбуковая мебель: стол, кресло, диван, стулья, этажерка. Мария Васильевна, так, кажется, ее звали, свой век доживала в одиночестве, сетовала, что после ее ухода все это выбросят. Я посоветовал написать завещание, чтобы всю мебель передали в музей. Приезжаю через какое-то время в Тару – старушки уже нет, захожу в музей – вижу эту мебель. Она и сейчас там в постоянной экспозиции.
     – Кого из тарчан-старожилов, Ваших собеседников, помните? 
     – Я неоднократно встречался с бывшей учительницей Ниной Ивановной Шабалиной, чей дом был в начале улицы Карбышева. В ее родословной были купцы, священники, ювелиры, а отец работал в типографии. В семье помнили много преданий, и она многое мне рассказывала. Я был знаком с Александром Михайловичем Бабыкиным, чьи предки были ямщиками, гоняли ямщину до Кяхты. На Красноармейской (Солдатской) улице он сохранил дом со всеми хозяйственными постройками: амбаром, конюшней, коровником, погребом, завозней для инвентаря, телег, саней… Такая усадьба уникальна не только для Тары и Омска, но и для всей Сибири. Приезжая в Тару, я непременно встречаюсь с сыном хозяина. А однажды я зашел в рубленый домик, встретил старушку. Увидел в буфете несколько старинных чашек, довольно дорогих, – понял: она не из простой семьи. Спрашиваю: «Как Ваша фамилия?» – «Нерпина». Из рода богатейших тарских купцов! В разговоре выяснилось, что Мариамна Акимовна была первой учительницей Михаила Ульянова. Но я у нее ничего не просил, не беру никогда, если люди сами не предлагают… 
     – Однако в частных коллекциях осело немало тарских вещей…
     – Безусловно. В Тару, например, регулярно ездили работники книжного магазина «Знание» на улице Ленина, где был букинистический отдел. Они скупали у тарчан церковные книги и продавали здесь, в Омске. 
     – На Вагановских чтениях Вы также рассказывали историю появления набора открыток с видами Тары к ее 400-летию…
     – В 1994 году мне хотелось сделать подарок тарчанам к юбилею города. Собрал дореволюционные почтовые открытки Тары, более 20 видов, отдал их музею. Такие открытки 80 лет не издавались, и мне за 10 дней до празднования пришла в голову мысль – выпустить новый подарочный набор. Пришел к председателю областного комитета по культуре Н.М. Геновой, уговорил ее. Она: «Ладно, езжай!» Договорились с картографической фабрикой об издании, а Сергей Мальгавко согласился сделать снимки. Я приехал в Тару, встретил фотографа, обошли с ним весь город в поисках укромных старых уголков, я говорил, что надо и не надо снимать: «Никаких памятников Ленину! Никаких безликих современных зданий!..» Сделали около 50 видов. Сергей всю ночь печатал. Я принес фото в комитет – Нина Михайловна ахнула: на фото обыденные дома, некоторые уже полуразваленные. Но мы ведь старались запечатлеть уходящую Тару, мне современная не интересна. Штук 20 снимков все-таки отобрали – отправили печатать. Открытки получились невысокого качества, но время было таким. Зато я подписал улицы по-старому: Александровская, Спасская и т.д. Любопытно, что к празднованию 400-летия некоторым из них были возвращены исторические названия. В День города я полдня сидел на высоком крыльце музея и торговал открытками. Из пятитысячного тиража было продано более двух с половиной тысяч комплектов. Все деньги, до копейки, отдал бухгалтеру комитета. 

Восстановить и удивить 

     – Если говорить о том, что Тара потеряла…
     – Прежде всего, связь с Омском по Иртышу: теплоходы и «Ракеты» ходили, был хороший речной порт… Путешествие из Омска было долгим, но приятным. Я и на самолете летал: заплатил 10 рублей – и через час на месте… 
     – Если север области не разъедется окончательно, то сообщение по воздуху и реке когда-нибудь восстановят…
     – Но не вернешь прежнюю застройку, именно то, чем удивляла Тара человека, приехавшего из большого города, – бревенчатыми кварталами, резным декором. Вместо них появились примитивные дома из кирпича или еще хуже – сайдинг, европейский стиль бедных людей.
     – Это вообще промышленная архитектура.
     – Конечно. Даже лучше сказать, тут вообще архитектуры нет. Сайдинг – он безликий. Что в Германии, Польше, Латвии, что у нас – везде одинаково. А раньше строили так, что, глядя на дом, можно было понять, откуда предки хозяина. Например, если труба на середине конька – это с Украины. Крыльцо в середине дома, нередко с навесом или козырьком, – эту особенность принесли сюда ссыльные поляки. А если в жилище попадали, пройдя через двор, как в доме семьи Ульяновых, это по-русски, или даже по-сибирски, можно сказать. Но сибиряки все равно особых отличий от Европейской России не имели: от поморов, от жителей Архангельской или Тверской губерний… 
     – Но если у людей нет денег, да и умельцев, которые, как в 60-е годы, могли бы разбирать-собирать бревенчатые дома, в Таре уже нет…
     – Дело не только в нехватке средств у хозяев и отсутствии специалистов, без которых, действительно, добротный дом не построишь. Потеряна связь поколений… У меня дома, в кабинете, вся стена – мои предки. Дети и внуки знают, кто есть кто, всех помнят. Вот Бабыкин же до сих пор сохраняет усадьбу! Есть такие примеры и в Омске: на улице Степной красивый резной дом, хозяин-старик давно умер, а внуки не хотят свое жилище видеть другим – как умеют, поддерживают, красят голубой краской, как и прежде. А другому плевать – купил дом, сорвал наличники, поставил пластиковые рамы, которые будто пальто не по росту… 
     – Потерять свое «деревянное лицо» для Тары – это неизбежность, или все же есть какой-то другой путь?
     – А это зависит от тарчан. Мы же не бросаем здание своего музея, оно будет отреставрировано. И в Таре можно было бы многое отремонтировать – нижние и верхние венцы бревен поменять. Ведь есть же люди, которые любят деревянные дома. Нужно только найти такого человека, хотя это сделать непросто. Или хотя бы подсказывать хозяевам: это – хорошо, а это – плохо. Все начинается с малого. Я считаю, в Таре должен появиться образец – один дом, который всех удивит. За ним потянутся другие люди, живущие рядом: почему бы мне не сделать так?
     – Как «Сибирская старина» в Большеречье? Она тоже начиналась с одного дома. Но кто должен такого человека искать?
     – Да, большереченцы потом привезли несколько домов… Но вам их откуда-то везти и не нужно, в Таре таких построек хватает. А искать энтузиастов должны сами тарчане, за них это никто не сделает, общественность, ну и, конечно же, власти должны быть заинтересованы и помогать.